Борис Корнилов, Ольга Берггольц
Борис Корнилов принадлежит к старшей ветви т.н. «комсомольских поэтов». Его кумиром в поэзии был Сергей Есенин. В 1925 году губком комсомола направил 18-летнего поэта на учебу в Ленинград, где тогда же и было опубликовано его первое стихотворение. В начале 1926 года он познакомился с совсем еще юной, 16-летней, Ольгой Берггольц, и вскоре они поженились. Их брак оказался очень недолгим, но оставил неизгладимый след в душе каждого из них. Именно Ольге Берггольц посвятил Борис стихи, которые сразу стали песней: «Нас утро встречает прохладой, нас ветром встречает река, кудрявая, что ж ты не рада весёлому пенью гудка?»
А об их расставании он сказал так:
Спичка отгорела и погасла,
Мы не прикурили от неё.
А луна — сияющее масло —
Тихо уходила в бытиё.
И тогда, протягивая руку,
Думая о бедном, о своем,
Полюбил я горькую разлуку,
Без которой мы не проживем.
Будем помнить грохот на вокзале,
Беспокойный,
тягостный вокзал.
Что сказали,
что — не досказали,
Потому что поезд побежал.
Все уедем в пропасть голубую.
Скажут будущие: молод… был,
Девушку веселую любую,
Как реку весеннюю, любил.
Унесет она и укачает,
И у ней ни ярости, ни зла,
А впадая в океан, не чает,
Что меня с собою унесла.
Вот и все.
Когда вы уезжали,
Я подумал,
только не сказал,
О реке подумал,
о вокзале,
О земле, похожей на вокзал…
На съезде советских писателей (1934 год) о Борисе Корнилове говорили, как о надежде советской поэзии. Но именно в это время, после развода с Ольгой Берггольц и ее нового замужества, его имя стало всё чаще и чаще упоминаться в связи с пьянками и дебошем.
Я исхода не предрекаю,
…Я не жалуюсь, не горжусь…
Я ведь знаю, что я — такая,
одному в подруги гожусь.
Он один меня не осудит,
как любой и лучший из вас,
на мгновение не забудет,
под угрозами не предаст.
Это стихотворение Ольга Берггольц писала в 1935-36 годах. А в 1936 году Бориса Корнилова исключают из Союза советских писателей, а 19 марта 1937 года он был арестован — по обвинению в написании и распространении «контрреволюционных произведений». Какие круги ада пришлось ему пройти в ходе предварительного следствия (1937 год!), неизвестно, но 20 февраля 1938 года состоялось короткое слушание его дела Военной коллегией Верховного суда СССР, Борис Корнилов был приговорен и в тот же день расстрелян.
Вся страна распевала «Песню о встречном», написанную Шостаковичем на слова Бориса Корнилова, но упоминание его имени оставалось под строжайшим запретом еще два десятка лет. Он был реабилитирован 5 января 1957 года — «за отсутствием состава преступления». Его могилы не существует.
В том же 1937 году Ольгу Берггольц исключили из партии, но арестовали ее лишь в конце 1938 года. Она была беременна, а следствие — пристрастное следствие! — длилось полгода. Там, в заключении, она потеряла ребенка. Ее выпустили в июне 1939-го.
В 1939 и в 1940 годах она написала две строфы, объединенные одним названием: «Борису Корнилову».
Известие о начале войны застало Ольгу Берггольц в Ленинграде. «В.К. Кетлинская, руководившая в 1941 Ленинградским отделением Союза писателей, вспоминала, как в первые дни войны к ней пришла Ольга Берггольц, Оленька, как ее все тогда называли, видом — еще очень юное, чистое, доверчивое существо, с сияющими глазами, «обаятельный сплав женственности и размашистости, острого ума и ребячьей наивности», но теперь — взволнованная, собранная. Спросила, где и чем она может быть полезна. Кетлинская направила Ольгу Берггольц в распоряжение литературно-драматической редакции ленинградского радио. Спустя самое недолгое время тихий голос Ольги стал голосом долгожданного друга в застывших и темных блокадных ленинградских домах, стал голосом самого Ленинграда. Это превращение показалось едва ли не чудом: из автора мало кому известных детских книжек и стихов, про которые говорилось «это мило, славно, приятно — не больше», Ольга Берггольц в одночасье вдруг стала поэтом, олицетворяющим стойкость Ленинграда» (из сборника «Вспоминая Ольгу Берггольц», Лениздат, 1979).
Мы предчувствовали полыханье
этого трагического дня.
Он пришел.
Вот жизнь моя, дыханье.
Родина! Возьми их у меня!
Я и в этот день не позабыла
горьких лет гонения и зла,
но в слепящей вспышке поняла:
это не со мной — с Тобою было,
это Ты мужалась и ждала.
Нет, я ничего не позабыла!
Но была б мертва, осуждена, —
встала бы на зов Твой из могилы,
все б мы встали, а не я одна.
Я люблю Тебя любовью новой,
горькой, всепрощающей, живой,
Родина моя в венце терновом,
с темной радугой над головой.
Он настал, наш час,
и что он значит —
только нам с Тобою знать дано.
Я люблю Тебя — я не могу иначе,
я и Ты по-прежнему — одно.
Июнь 1941
Это была удивительной стойкости женщина. Еще в самом начале блокады от голода умер ее второй муж, и тогда она решает остаться вместе с ленинградцами, чтобы поддерживать их, не давая пасть духом:
В бомбоубежище, в подвале
нагие лампочки горят…
Быть может, нас сейчас завалит,
Кругом о бомбах говорят…
…Я никогда с такою силой,
как в эту осень, не жила.
Я никогда такой красивой,
такой влюбленной не была.
Только в конце 1942 года ее уговорили ненадолго слетать в Москву. Ольга Берггольц: «Я не доставила москвичам удовольствия видеть, как я жадно ем… Я гордо, не торопясь, съела суп и кашу…». И при первой же возможности — назад, в Ленинград, в блокаду. Из ее «московского» письма: «…Тоскую отчаянно… Свет, тепло, ванна, харчи — все это отлично, но как объяснить им, что это вовсе не жизнь, это сумма удобств. Существовать, конечно, можно, но жить — нельзя. Здесь только быт, бытие — там…»
Именно Ольга Берггольц была внесена немцами в список лиц, подлежащих после взятия города немедленному уничтожению. Именно ей принадлежит крылатая фраза «никто не забыт, ничто не забыто».
Ольга Берггольц скончалась в Ленинграде 13 ноября 1975 года, пережив своего «первого и пропащего» мужа на 38 лет.
От редакции
Материал подготовлен на основе открытых источников