«Дело у меня хорошо велось»
Родилась я в 1917 году. Жили мы в деревне. В семье шесть детей. С 1926 года стали давать землю и на девочек, поэтому было ее у нас много. А дети-то еще были маленькие, пришлось женщину нанимать в помощь. Платили ей. Но за это меня в третий класс не приняли, засчитали дочерью подкулачника, хотя училась я на «отлично». Хотели в лес послать, когда мне и двенадцати не было. Сбежала, сначала на маслозаводе работала, потом нянькой, кухонной в столовой. А в 1938 году вышла замуж, и через год муж увез меня в Молотовск. Работала почтальоном, знала весь город. Хороший он, люди добрые, только водички было много. Ступишь с мостков - по колено в воде.
22 июня сорок первого года зашла на Лесную, 26/18, а в коридоре уже слушали речь Молотова. На фронт меня начальник не отпустил, назначил завхозом, потому что с лошадью умела обращаться. И возчик, и конюх, и почтовый работник - все в одном лице. 152 сантиметра ростом, но очень сильной была, дело у меня хорошо велось.
Когда в порт приходили караваны, мы знали, что спать не будем, - воздушная тревога заревет не один раз за ночь. Караван поступит - звонят нам, с начальником Петром Андреевичем Бородиным едем на лошади за международной почтой. В запечатанных мешках газеты, письма, которые разослать надо было по всему Советскому Союзу. А однажды поступило 200 посылок в одном огромном ящике. Бородин договорился с трактором, дотянули этот груз до почты. Международную посылку надо было вскрыть вместе с работниками таможни. Досмотреть по декларациям, подписать и обклеить. Дадут на мельнице пыль от производства - из нее и варю клей. В тот раз целый мешок муки дали, его в трюме керосином случайно облили, непригодной для пищи мука была. Сварила я ведро клея. А на кухне у нас жил монтер Паша. За ночь он все это ведро и съел. Вместе с керосином! Жив остался, в больнице промывание сделали.
Ящики караван привозил с телеграфной лентой. По 203 килограмма каждый, по три на сани умещалось. Только и слышала от Бородина: «Княжева, держи груз. Княжева, поехали!»
А как жили мы? В сорок первом - одиннадцать человек в одной комнате. Но дружно, никогда не ругались. Потом уже получили свой угол в бараке (на 32 комнаты одна кухня), где жили мы с двумя сестрами. Мама, умирая еще в тридцать шестом году, мне завещала: «Ты старшая, ты сильная, никогда не бросишь сестер». Так я всю жизнь и делала.
Отопление лопнуло, две зимы топили железные самодельные печки. Ветра на улице нет - хорошо, ветер подул - полная комната дыма.
На почте у нас работали военнопленные: обшивали дранкой, штукатурили дом 27 на Советской, где была контора связи. Я им выдавала краску, олифу, мы с Бородиным и работу у них принимали. Мне пленные говорили: «Пиот, работу давай». На мне были ватные брюки, фуфайка, комбинезон и кожаная шапка. По шапке и звали «пилотом», а получалось «пиот». Асфальтировали немцы и дорогу от Дома Советов на Беломорской (сейчас военкомат). Наш конюх Николай был в Первую мировую войну в германском плену, хорошо говорил по-немецки. Они ему рассказывали, что сами сдавались, чтобы остаться в живых.
Вот так прошла наша война. А фотографии ни одной с той поры не осталось. Приезжал однажды фотограф, но мне было некогда. Если бы знала, что это фото для истории, первая бы на лошади поскакала.
Лидия Степановна КНЯЖЕВА