Струйки вина из рюкзака
… На втором году службы отправили наш взвод в командировку, под Зеленогорск, на берег Финского залива. Поселили нас на лесной ракетной точке, в казарме ракетчиков. Название точки такое сказочное: почтовое отделение Красавица. И действительно, места кругом — дух захватывает. Наш взвод должен был подготовить к сдаче профилакторий для военных лётчиков. Прапорщик Высоцкий привёз нам из Питера получку — по 4 рубля 50 копеек на брата, по тем временам большие деньги. Привёз, выдал и укатил обратно, поручив своему заместителю, младшему сержанту Шуману, блюсти дисциплину. А как раз день получки совместился с банным днём. Младший сержант Шуман откомандировал троих ребят в магазин купить красного вина по 1 рублю 20 копеек бутылка — по два «пузыря» на брата. По одному «пузырю» мы уговорили, не сходя с рабочего места. Вскоре подкатил военный МАЗ, мы погрузились в кузов, засунули под скамейку рюкзак, затаренный бутылками с вином, и нас повезли в Зеленогорск — в баню. Там, кроме нас, мылась рота краснопогонников — солдат внутренних войск. Сопровождающий их офицер сразу определил, что мы, стройбатовцы, под мухой. И даже вычислил наш рюкзак с вином. Он подозвал двоих своих солдатиков, те подняли рюкзак, вынесли на улицу и там, раскачав, шмякнули об асфальт… Сделав своё дело, краснопогонники ушли в баню, наши ребята подхватили рюкзак и повесили за обе лямки на сук берёзы. Рюкзак брезентовый, завязан плотно, хоть и разбились в нём бутылки, но вино не вылилось. Кто-то достал из кармана гвоздь, проковырял в дне рюкзака дырку, и вино тонкой струйкой полилось на землю. Мы, соблюдая очередь, начали подставлять рты под эту струю и выпили весь рюкзак до капельки. На Красавицу наш взвод прибыл вдребезги пьяный…Спасли солдат стихи Высоцкого
Начальство сказало, что разбираться приедет завтра, а пока трёх воинов из нашего взвода нужно отправить в Сертолово-2, там через месяц нужно сдавать жилой девятиэтажный дом для офицеров и их семей. Счастливчиками оказались я, мой земляк-каргопол Сашка Шевелёв и грузин Володька Джакели. И вот мы в Сертолово-2. Живём здесь уже месяц в вагончике, отапливаемом небольшим котлом. Котёл топится углём, мы сами его кочегарим, не знаем никаких подъёмов-отбоев, спим, сколько хотим, столуемся в Сертолово-1 — у танкистов. Короче, не жизнь, а разлюли-малина. Однажды вечером мы отправляемся в соседний посёлок — Осиновую Рощу, где размещался гарнизон автомобильного батальона, — в клуб к ним, в кино. В гарнизон проходим через КПП, смотрим фильм, а обратно перепрыгиваем через забор — прямо в руки проходящего мимо патруля. Патруль снимает с нас ремни и ведёт в комендатуру. Там сердитый капитан-краснопогонник допрашивает нас: — Откуда вы, служивые? А ну-ка, предъявите военные билеты и маршрутные листы! Ни того ни другого у нас нет — документы мы в спешке забыли захватить. Капитан обыскивает нас и вытаскивает из моего кармана несколько исписанных мной тетрадных листков — я переписывал от нечего делать в вагончике на память песни Высоцкого — не нашего командира взвода, а известного барда. Капитан вчитывается в них, сидя за столом, и поднимает голову: — Это — Высоцкий? Я утвердительно киваю — в 1974 году песни эти были так популярны — словами не выскажешь. Правда, тексты их нигде не печатались. — Считайте, служивые, что повезло вам — Высоцкого я люблю. И листки эти оставляю у себя. Кабы не они — по десять суток «губы» каждому было бы обеспечено, будьте уверены! Забирайте свою амуницию, и чтобы через минуту духу вашего здесь не было!А мы мигом за ковригой!
Ни для кого не секрет, что в российской армии сейчас — полный бардак. Не могу сказать про другие рода войск, но в стройбате и во времена СССР бардака было не меньше. Уж чего-чего — простого чёрного хлеба нам, бедным солдатикам, не хватало. Приходилось всякими путями пропитание себе добывать. Когда близ Финляндского вокзала работали — пустыми бутылками пробивались: собирали их возле вокзала и сдавали в ближайший приемный пункт. И все полгода, пока мы отделывали шахту лифта нового корпуса военной академии, в наших карманах не переводились сигареты, а лучшим лакомством были пакет молока и булочка за семь копеек. Ещё один забавный случай произошёл. Неподалёку от нашего гарнизона находился хлебозавод. Солдатики по ночам и наладились бегать на него. Бегали обычно вдвоём: снимали с двух подушек наволочки, перемахивали через забор, бежали километра полтора по пустырю и по железнодорожным путям, потом ещё один забор перелезали — заводской, затем ныряли в лаз в стене и выныривали прямо в цехе, где по конвейеру шли круглые, горячие ковриги чёрного и серого хлеба. Один солдатик стоял на шухере, а второй набивал поочерёдно обе наволочки сладко пахнущим хлебом. Потом таким же путём бежали солдаты обратно, и в казарме раздавался радостный клич: «Кто хлеба хочет?!» Тут и крепко спящие просыпались и тянули руки со своих шконок за еще тёплым куском. Гонцы, чувствуя себя героями, щедро ломали ковриги и раздавали куски направо и налево. Один раз прапорщик Дорош поймал двоих гонцов, отобрал у них хлеб, а утром перед строем устроил (прошу прощения за тавтологию) экзекуцию: вывел этих двоих на середину казармы, дал каждому в руки по ковриге и приказал есть. «Пока не съедите, — прогремел, — рота будет стоять по стойке «смирно». А ковриги большие, каждая килограмма по полтора. Так мы и стояли, пока бедные гонцы справлялись с ними… Дороша боялись даже старики. Он был крупный, высокого роста, немногословный, на груди его и в будни и в праздники красовалась медаль «За восстановление Ташкента». Если кто из наших совершал какой-либо проступок, Дорош не жаловался командиру роты, а просто говорил солдатику: «Зайди ко мне в каптёрку». И в каптерке пару раз прикладывался своим пудовым кулаком к разным частям тела провинившегося, после чего тому долго не хотелось нарушать дисциплину.Дембельский аккорд
Все два года мы мечтали о дембеле, видели его во сне. Но прежде чем идти на дембель, каждый взвод или отделение должны были выполнить дембельский аккорд — какую-нибудь сложную работу, и не маленькую, а занимающую три-четыре месяца. Командование говорило: «Сделаете аккорд — поедете домой сразу же, а там уж дело ваше, к первому ноября (с первого ноября начинались увольнения в запас) вы его выполните или к концу декабря…» Мы такой аккорд делали в городе Пушкине — штукатурили мраморной крошкой фасад пятиэтажного здания будущего ракетного училища. Стояла дождливая осень, мы сами ставили леса, устанавливали на улице прожектора для освещения стен, чтобы в тёмное время суток тоже работать. И работали — лазали по лесам под холодным ветром и дождём днём и вечером — при свете прожекторов, перепачканные раствором и облепленные мраморной крошкой. В Пушкине, как и везде в те времена под Питером, сплошь и рядом военные городки были понатыканы. Двоих наших загребли в комендатуру, когда они среди ночи вышли из казармы и отправились на стройку — шланги выколачивать. Вечером в шлангах, по которым подавался раствор на леса, создалась пробка из известкового раствора. А тут нас всех в казарму увезли — на ужин, после которого никого уже за пределы городка не выпустили. А если из шлангов пробку не выбить, за ночь раствор в них схватится — ничем его потом не возьмёшь. Тогда — прощай, шланги! Наши пошли их спасать и оказались в комендатуре… Как бы то ни было, а дембельский аккорд, несмотря ни на что, мы выполнили в срок — к 1 ноября. За три месяца, проведенные в Пушкине, я видел только стены ракетного училища, мраморную крошку и казарму. А ведь здесь великий поэт учился в лицее, ходил по этим улицам… Демобилизовали наш взвод сразу после Октябрьских праздников. А до этого мы неделю на ленинградской овощной базе апельсины, доставленные из Марокко, перебирали. Хорошие — в один ящик, с гнильцой — в другой. Те, что с гнильцой, нам разрешалось есть. Подумаешь, с одного бока кожура у апельсина потемнела и мягкой стала, внутри-то плод — хороший. Наелись мы этих апельсинов под конец службы на два года вперёд. А сразу после Октябрьских расчёт в бухгалтерии получили (всё-таки два года нас не убивать учили, а строить, и кое-что было сделано нашими руками в Ленинграде и его окрестностях) — мне 400 рублей причиталось, какие никакие, а деньги: за сто рублей тогда костюм приличный можно было справить. Прапорщик Высоцкий проводил нас до Московского вокзала, бросили мы ему по червонцу на лапу каждый, и всё — служба кончилась…Вернуться к содержанию номера :: Вернуться на главную страницу сайта
