Номер от 16 марта 2004 г.

Первые вахты трубкочиста, жар, полутьма, кочегар кроет матом, глаза слезятся... Куда я попал?!

Мореходную школу я окончил в начале пятидесятых. Десять дней ходил в отдел кадров Северного морского пароходства, и неожиданно меня определили на пароход «Буденный». На сборы и дорогу отвели всего несколько часов.

Мой пароход

Идя по причалу Бакарицы в поисках своего судна, я еще издали увидел на скуле одного из кораблей длинное название и почему-то сразу же понял, что это мой пароход.

Был он старой, еще дореволюционной постройки. Длина его равнялась 106 метрам, что по тем временам было не так и много: в начале 50-х годов стали появляться более мощные суда, особенно типа «Либерти», ходившие тоже на каменном угле. Но примерно тогда же начался и переход на жидкое топливо. К тому времени в пароходстве было всего два таких судна, одно из которых, как помнится, носило имя «Суриков».

Корпус нашего был клепаный, хотя в то время уже строились сварные суда. Корпус же «Буденного» был клепан внахлестку из очень толстых стальных листов. Швы соединяли от 4 до 6 рядов заклепок, но и это не всегда гарантировало судну безопасность. Тяга свежего воздуха, поступающего в котельное отделение через вентилятор - трубы большого диаметра, была естественной. И если штормило, а вентилятор развернут своим раструбом на ветер, то и тяга больше, и горение угля в топках лучше. Но в южных широтах, когда на море полный штиль, что даже флаг на корме прижимается к древку, да еще и уголь плохого качества, то представьте, каково тогда приходилось кочегарам. Потому на судах, построенных позднее, тяга воздуха в котельное отделение была сделана принудительной. Тем не менее «Буденный» в нашем пароходстве был на хорошем счету.

Бесконечно длинная вахта

С борта судна был спущен парадный трап, стояли какие-то люди... Сердце бешено колотилось: что ждет меня там?

Поднявшись на борт, узнал старшего механика Михаила Григорьевича Михова, с которым успел познакомиться в отделе кадров СГМП. Отдал ему честь и доложил о прибытии на судно для прохождения службы. Меня сопроводили в кормовую надстройку, где дневальный показал койку в четырехместной каюте, принес спальные принадлежности, и я, даже позабыв, что в течение дня так и не успел перекусить, завалился на койку и уснул.

Разбудил меня невысокий чумазый паренек:

- Мокеев! Быстро надевай робу и шуруй в кочегарку на вахту.

Заметив, что я натягиваю новенькую рабочую форму, он вытащил из какого-то рундука уже пользованное и все в угольной пыли рабочее одеяние (вплоть до ботинок и рукавиц) и подал мне.

Первое, что увидел в котельном отделении, - это кучи шлака, только что залитые забортной водой, от них густо шел пар, а некоторые еще дышали нестерпимым жаром. Было душно, в воздухе стоял неприятный и терпкий запах от не полностью сгоревшего угля и раскаленной угольной пыли. Два плафона в потолке с мощными, на 150 ватт, лампочками еле освещали котельную. Два кочегара очень плотного телосложения и высокие ростом чистили топки.

- Чего встал? Будешь чистить дымогарные трубки! - недружелюбный голос одного из кочегаров оторвал меня от созерцания.

Он положил толстую доску одним концом на ступеньку трапа, ведущего на палубу, вторым - на кромку прогара, открыл прогар у котла, спрыгнул вниз и подал мне специальный банник:

- Полезай наверх и начинай чистить трубки, да пошевеливайся!

Я взял в руки этот «ершик». Он был из стального прута диаметром 12-14 мм и общей длиной около трех метров, посредине сгибающийся, круглая «щетка» сделана из стальных проволочек. Забрался на доску. Начал с верхних трубок, но до них из-за малого роста я еле доставал. Некстати вспомнил, что в одном прогаре насчитывается 468 трубок, а у каждого котла по три прогара, в котельной же работало два таких громадных котла... Занявшись подсчетами общего числа трубок, которые предстояло прочистить, я совсем упустил из виду, что имелись (пусть и в меньшем количестве) связные дымогарные трубки, у которых внутренний диаметр меньше, и для них требовался другой банник.

Пробанив с большим трудом десятка три трубок, я засунул банник в связную трубу. Он зашел туда с большим натягом и застрял. Протолкнуть вперед не хватало сил, тем более что было высоко, и назад уже не вытащить. По всему телу катился едкий пот, глаза не успевали промаргиваться, хоть плачь. Да еще кочегар внизу кроет меня матом... Куда я попал?

Мелькнула мысль: «Если брошусь сейчас вниз на чугунные плиты пола, смогу ли сразу убиться?»

Выручил меня второй кочегар, который прикрикнул на напарника:

- Ты что кричишь на парня, как будто сам таким не был? - И послал его сменить меня. А меня отправили поднимать вытащенный из топок шлак.

Казалось, что конца этой вахте не будет. Но он все же наступил: пришла смена, три кочегара, а мы поднялись на палубу и сели передохнуть на деревянную скамеечку. Только тут я увидел, что судно идет уже по фарватеру, а вдали виднеются окрестности Архангельска. Мой добродушный заступник поинтересовался:

- Ты хоть ел сегодня?

Услышав отрицательный ответ, улыбнулся:

- Не унывай! Сейчас после душа положение поправим.

В душе было жарко, хорошо, и не хотелось его покидать. Очень плотно поужинав, я ушел в свою каюту, где собрались все мои соседи. Наскоро познакомившись, я упал на койку. Часы показывали 20 часов...

Встреча с морем

Проснулся я от сильнейшей качки и какой-то незнакомой тряски, затихающей на время и вновь возникающей. Мне казалось, что я только что уснул и потому не чувствовал себя отдохнувшим: во всем теле ощущалась усталость, разбитость, тяжесть. Но одновременно понял, что проспал много часов, почти до следующей вахты. Вахты у нас были по четыре часа, потом следовал восьмичасовой отдых, и снова работа.

Одевшись в подвахтенное, поднялся по трапу на корму и оторопел от неожиданности...

Мы шли открытым морем. Хотя было уже светло, но берегов нигде не было видно, а на море гулял шторм. Потом выяснилось, что был тот шторм не таким уж и сильным, всего 7-8 баллов, но на меня увиденное подействовало сильно. Ведь это был мой первый выход в море на большом морском транспорте, первое знакомство с морем, встретившим меня первым штормом.

Я оцепенело стоял около надстройки, ухватившись рукой за поручень, приделанный к стойке. Во мне соединились воедино любопытство, неимоверная робость перед стихией, удивление, гордость и, наверное, страх.

Море бушевало, дул сильный ветер, всюду - крутые гребни волн, а под ними, невидимые глазу, огромные колебания массы воды, медленно перемещающейся с места на место, то поднимающей высоко вверх более мелкие волны, то круто опускающейся, образуя громадную бездну-воронку. Так вот какая ты, зыбь!.. Все, что находилось на поверхности во время шторма, подчинялось воле стихии.

Наше судно переваливалось с боку на бок, временами, накренясь на тот или иной борт, оно резко скользило вбок в образовавшуюся впадину, но, не докатившись до низа, снова поднималось на гребень подоспевшего вала, который ударял кораблю в борт, перебрасывал тонны воды через все, что находилось на палубе.

Одновременно с бортовой качкой судно испытывало и дифферентную, то есть зарывалось носом в подошедшую волну так, что корма поднималась, оголяя винт. При этом вода под кормой казалась так далеко внизу, что у меня замирало сердце и подгибались ноги в коленях. Ощутимо чувствовалось, как неведомая сила поднимает вверх, слышались одновременно тугие и все нарастающие хлопающие удары лопастей винта по воде и содрогание всего корпуса парохода. В этот момент паровая машина срабатывала вхолостую, увеличив число оборотов винта, в результате чего и получалась неимоверная тряска судна.

Но уже в следующее мгновение все менялось: нос задирался к небу, а корма проваливалась куда-то вниз... Казалось, что ноги сами вот-вот отделятся от палубы, сердце укатывается куда-то вверх и затаивается там, мгновенно исчезают тряска судна и шум винта, а вода оказывается на уровне палубы кормовой надстройки и, если бы не загородка фальшборта, залилась бы прямо на палубу. Я почувствовал приступы тошноты и какую-то мелкую дрожь во всем теле. И во второй раз подумал: «Куда же меня занесло?»

Из оцепенения вывел окрик вахтенного кочегара. Начиналась моя вторая вахта...