Номер от 27 ноября 2005 г.

У МЕНЯ есть друг, Яков Сергеевич. Нам обоим по восемьдесят. Живем в поселочке Заречном. Дружим с раннего детства. Учились вместе до десятого класса, а в феврале сорок третьего нас мобилизовали в армию. Служили три месяца в одном стрелковом полку, а потом дороги разошлись. Он до конца воевал на западе с немцами, а я - на востоке с японцами. Отслужив по семь лет, вернулись домой в Заречный. Доучивались, работали, женились. Дружба все продолжалась.

Встречаясь, мы нередко заводим речь и о войне. И вот как-то получилась у нас такая беседа. О войне вообще говорить тяжело, а тут мы заговорили о военно-полевых судах. И Яков Сергеевич рассказал мне два эпизода из своей фронтовой памяти.

В погребок забрался - и под землей лежать остался

Это случилось в Польше в 44-м году, в прифронтовой полосе. Там наша прославленная дивизия находилась на переформировке. В прифронтовую полосу выводили солдат из окопов, когда оставалась треть личного состава. Бессмысленно держать на линии огня измученных и изнуренных людей. Выводили на переформировку и краткосрочный отдых от пуль и снарядов, от грохота и огня. Давали возможность привести себя в порядок, помыться в бане, написать письма. Солдаты первым делом отсыпались и переключались на выполнение режима внутреннего распорядка и караульной службы.

Жители соседней польской деревушки пожаловались начальству: «Солдаты ваши по погребам шныряют за солеными огурчиками, помидорками, грибками». Командование пообещало строго наказать всякого, кто будет уличен. Одна хитрая полька решила подкараулить мародеров и оставила погреб незапертым. На вторые сутки показался солдат - и шасть в погреб. А бабка с замком в руках выбежала из засады и солдата заперла. Полетела пулей в штаб: «Мародер у меня в погребе. Идите и разбирайтесь».

Солдата арестовали, судили военным трибуналом, приговорили к расстрелу за мародерство - другим в назидание. Дивизию выстроили в поле, зачитали решение, и тут же приговор привели в исполнение. Смерть во время боя - дело обычное. Ее я видел не раз. Но пережить зрелище показательного расстрела - тяжело. Потом солдаты шепотом говорили: «За банку соленых огурцов расстреляли!».

На солнце поглядел - и в яму полетел

А вот еще случай. Тоже выстроили личный состав, поставили громкоговорители. Недалеко от меня стоял обреченный боец в расстегнутой гимнастерке без погон, без ремня, без пилотки. На ногах кирзовые сапоги. Забинтованная левая рука со следами крови на марлевой повязке. На позеленевшем лице обострились скулы и височные части, нос заострился, в глазах - полная отрешенность. Слева и справа - два рослых солдата для охраны. Приговоренному вменялось в вину уклонение от воинского долга посредством членовредительства (самострел). Зачем он это сделал? Ведь все знали, как с этим строго. Бедняга, опустив голову, слушал чтение приговора. Погода хмурилась, собирался дождь. Вдруг выглянуло солнышко, чтобы на минуту осветить присутствующих, и снова спряталось за тучу... Наконец прозвучали страшные слова: «...приговорить к расстрелу, приговор привести в исполнение немедленно». Приговоренный очнулся, поднял правую руку вверх, но солдат охраны резко и грубо отдернул ее вниз. Последний жест остался без внимания. Майор приказал ему повернутся лицом к могиле, и встать на колени. Один за другим прозвучали два выстрела из пистолета в затылок, и казненный упал в могилу. Четверо солдат с лопатами быстро заровняли землю. Воинские подразделения развели по местам дислокации. Начался дождь, который окончательно смыл следы позорной казни...

Здесь Яков не удержался от слез. Плакал и я, утираясь носовым платком. Вспомнилось мне, как на фронте наш танк попал в противотанковый ров и замкомандира полка пообещал расстрелять экипаж, если мы через час не выкарабкаемся. Так бы и случилось, если бы генерал-полковник Крылов не увидел нас и не распорядился вытащить нашу машину двумя мощными тягачами. Нелегко вспоминать подобные случаи, но это тоже война, её другая правда...